Имею право взять любую из них и изучить! У нас даже есть компьютеризированная справочная библиотека! Я имею разрешение пользоваться. Подобные возможности помогают расширить кругозор. Я не обращаю внимания, когда немного волос видно! Сколько раз приходилось разглядывать изображения мужчин с волосами…
И женщин тоже. – Он быстро взглянул на Дорс.
Некоторое время все трое молчали. Потом Селдон спросил:
– Я обратил внимание, что каждый Брат, входящий в Сакраториум или выходящий из него – носит красную ленту.
– О, да! – подтвердил Мицелий Семьдесят Второй. – Через левое плечо и по правому боку от талии, причудливо вышитую…
– Что это означает?
– Мы называем ее «перевязь памяти». Она символизирует, радость, которую испытывает входящий в Сакраториум, и, одновременно, – кровь, которую каждому придется пролить защищая его от вторжения.
– Кровь? – Дорс нахмурилась.
– Это просто символ! По правде говоря, я не слышал, чтобы рядом с Сакраториумом когда-нибудь была пролита кровь. А если говорить о радости, то это тоже не совсем правда. Скорее, испытываешь тоску и печаль о Потерянном Мире, – его голос притих и стал очень мягким. – Это очень печальная церемония…
Дорс не удержалась.
– Вы из тех, кто… не верит?
– Я ученый, – гордо вскинул голову старик. При этом на его лице, высвеченные солнечным светом, – проступили морщины.
Селдон был поражен тем, насколько же он стар. Неужели ему несколько веков? Нет… Не может быть… Ерунда, но все-таки…
– Сколько вам лет? – сорвалось у Селдона.
Мицелий Семьдесят Второй не подал виду, что вопрос бестактен. Он ответил без видимых колебаний, просто:
– Шестьдесят семь.
Селдон уже не мог остановиться.
– Мне сказали, что ваш народ верит в долголетие своих предков. Говорят, в древние времена ваши люди жили несколько столетий?
Мицелий насмешливо взглянул на него.
– Откуда вы узнали? Наверное, кто-нибудь проболтался… Это верно, такое поверие существует. Только неискушенные верят, но старейшины поддерживают слепую веру, поскольку она подчеркивает наше превосходство. Конечно, продолжительность нашей жизни выше, чем в других местах: мы питаемся натуральными продуктами. Но даже для нас – сто лет – предел!
– Насколько я понял, вы сами не склонны признавать превосходство своего народа?
Мицелий искренне признался:
– Я не вижу изъянов у микогенцев. Безусловно, мы – не самые последние: однако, я полагаю, что все мужчины – равны… И даже – женщины, – добавив последнюю фразу, старик посмотрел на Дорс.
– Мне кажется, – возразил Селдон, – что далеко не все ваши люди согласны с таким мнением…
– Равно, как и не все ваши, – с обидой в голосе добавил Мицелий. – Однако, я убежден в своей правоте, как и любой ученый… Я прочитал всю литературу о соплеменниках. Понимаю вашу культуру. У меня много научных работ, посвященных этой теме. И сейчас я могу сидеть рядом с вами и не испытывать никаких неприятных чувств… как если бы вы были… из наших.
Дорс заговорила несколько резковато:
– Мне кажется, вы гордитесь пониманием путей развития соплеменников! Сами-то вы когда-нибудь покидали территорию Микогена?
Мицелий сделал непроизвольное движение в сторону.
– Нет!
– Почему? Ведь вы бы смогли узнать нас еще лучше!
– Думаю, что плохо бы себя чувствовал среди вас. Пришлось бы носить парик… Мне было бы стыдно…
Дорс возразила:
– Зачем парик? Можно оставаться с голым черепом!
– Нет! – убежденно возразил Мицелий. – Я бы выглядел чудаком… Каждый, у которого есть волосы на голове, мог бы оскорбить меня…
– Оскорбить? Но почему? – удивилась Дорс. – Среди нас очень много лысых от природы. По всей Галактике – это довольно частое явление!
– Кстати, мой отец абсолютно лысый, – со вздохом вставил Селдон. – Очевидно, и меня с годами ждет такая же участь: мои волосы уже сейчас не настолько густы, как мне бы хотелось…
– Вы не понимаете, – горячился старик. – Это совсем другое! У вас есть брови, ресницы… Говоря «лысый», я подразумеваю полное отсутствие волосяного покрова.
– Вообще, на теле?! – поинтересовалась Дорс.
На этот раз Мицелий выглядел совершенно обескураженным, но ничего не сказал.
Селдон уже начал испытывать раздражение от того, что они уклонились от интересующей его темы.
– Скажите мне, Мицелий Семьдесят Второй, позволено ли соплеменникам входить внутрь Сакраториума? Оставаться зрителями?
Мицелий решительно качнул головой.
– Никогда! Этой чести удостоены только сыновья Утренней Зари, только!
Дорс поинтересовалась:
– Только сыновья?
Мицелий от удивления замолчал, потом примирительно пояснил:
– Ах, да! Я забыл, что вы соплеменники… Дочери Утренней Зари допускаются только в определенные дни и часы: таков закон. Не хочу сказать, что я разделяю эти обычаи. Если бы я мог, то я бы сказал: «Иди! Насладись увиденным, если тебе дано!», но, к сожалению, не я устанавливаю подобные правила…
– Вы сами бывали внутри здания?
– Когда был мальчиком; мои родители брали меня с собой, но, – он покачал головой, – там люди читают книгу, вздыхают по старым временам, печалятся – обстановка угнетает. Нельзя переговариваться, нельзя смеяться, даже смотреть друг на друга запрещено… Все ваше существо должно быть устремлено к Одному – к Потерянному Миру, – он взмахнул рукой, словно отвергая что-то. – Это не для меня! Я – ученый, мне нравится, когда все многообразие мира доступно мне.
– Да, это верно! – согласился Селдон. – Мы понимаем вас, ведь мы – ученые, Дорс и я.